Издание JUSTICE INFO : Мы помним Грузию, которая в 2008 году перед лицом российской агрессии обратилась в Международный суд ООН, Международный уголовный суд и Европейский суд по правам человека, и то, что из всех только последний высказался много лет спустя. Действительно ли есть смысл выступать с такими инициативами государству, находящемуся в ситуации, подобной украинской?
ФРЕДЕРИК МЕГРЕ: Я думаю, что в этом случае существует историческая необходимость отстаивать запрет на применение силы. Кроме того, есть различия между Грузией и вторжением в Крым [росией] в 2014 году. В Украине, кажется, речь идет именно о потенциальном вторжении в государство в целом. Это новое обстоятельство заставляет быть на уровне события и учиться на ошибках прошлых правовых стратегий.
Иск Грузии основывался на Конвенции о ликвидации расовой дискриминации, и Международный суд ООН выкрутился посредством процедурного уклонения. Украина же основывала свой иск на отдельной жалобе, а именно о нарушении Конвенции о геноциде. Она предполагает, что во вторжении россии могут присутствовать элементы геноцида, хотя на данном этапе само по себе это не имеет особого смысла. С другой стороны, интересно заявление Украины о том, что россия нарушает Конвенцию о геноциде, в котором Украина, без доказательств следствия, ссылается на геноцид на Востоке Украины. Благодаря чему Международный суд мог бы рассматривать агрессию как таковую.
А почему бы не подать непосредственно иск против агрессии?
Это связано с тем, что ни Украина, ни Россия не признают обязательную юрисдикцию Международного суда ООН. Все сводится к тому, чтобы искать так называемые «компромиссные» положения в, если хотите, «беспорядке» международного права. В идеале, конечно, было бы, если бы мы могли ссылаться на Устав Организации Объединенных Наций и судить о том, что, кажется, является центральным вопросом: совершение преступления агрессии. Но у нас не всегда есть выбор инструментов. Хорошо, что Конвенция о геноциде ратифицирована как Украиной, так и россией. И это открывает судебный путь, которого в противном случае не было бы.
Международный суд ООН тут же заявил, что имеет соответствующую юрисдикцию. На что может надеяться Украина?
Сначала Международный суд может принять так называемые меры по обеспечению права, приказав сторонам прекратить какие-либо действия, которые могут помешать разрешению спора (как в случае с Мьянмой в 2020 году). Но есть необходимость рассматривать фундаментальный вопрос, который был задан. Украинский иск несколько похож на иск о клевете. В том смысле, что Украина на суде против россии, будет пытаться, частично, этим иском защитить себя от обвинений. Именно Украине придется доказывать свою невиновность.
Это подтвердило бы, что нет никакого оправдания российской агрессии. В конце концов, Международный суд ООН мог бы настаивать на запрете применения силы в международных отношениях. Скорее всего, и даже в лучшем случае, дальше дело не пошло бы. И никто не питает никаких иллюзий относительно того, что это могло бы каким-то образом остановить продвижение русских войск. Но Украина ведет долгосрочную игру, и речь идет об укреплении по всем направлениям ее стратегии легитимности, а также о том, чтобы быть на правильной стороне права и истории.
На каких других законных основаниях может действовать Украина?
Агрессия – это, прежде всего, нарушение прав человека. Конечно, был нарушен суверенитет Украины, но и права всех украинцев также.
Это очень мощный аспект прав человека. Существует Европейская Конвенция по правам человека, следовательно, возможность обращаться в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Сейчас Украина еще не подавала такой иск, но нет оснований полагать, что она не попытается этого сделать, тем более что она является истцом в Европейском суде по правам человека не менее чем по четырем делам против России.
Очень тревожным остается фундаментальный вопрос: в 2022 году, несмотря на весь арсенал международного права, существует ли какой-либо приговор в случае, если одно государство вторгнется в другое?
На самом деле, приговор существует. Это приговор десятка стран, единогласно и недвусмысленно осудивших действия России и выносящих юридическое решение. Они являются субъектами и актерами международного права, они основываются на международном праве, говорят в реальном времени и осуждают россию. Это очень важно и очень эффективно. Решение коллег незамедлительное и обжалованию не подлежит.
Мы можем рассматривать это как градацию. Мы начинаем с решения коллег, потом появляется решение институций и, наконец, юридическое решение в надлежащей форме.
Однако высшая институция, Объединенные нации, кажутся заблокированными
Совет безопасности, без сомнений. Россия может в очередной раз использовать свое право вето, которым, я снова это напоминаю, она обязана Советскому Союзу, сыгравшему важную роль в борьбе с нацистским режимом. Он свое место в Совбезе получил тяжело. Но право вето имеет политическую цену: оно показывает, как вы используете эту привилегию.
Все это апеллирует к Генеральной Ассамблее ООН, которая имеет юрисдикцию в сфере мира и безопасности. Особенно когда Совет безопасности парализован. Она беспрепятственно может принимать резолюции, осуждающие россию, причем стратосферным большинством. И это, несмотря на все, показало бы, что центральная, институциональная и торжественная ответственность существует вне осуждения любых министров иностранных дел.
Чего можно ожидать от Совета ООН по правам человека, который собирается на этой неделе в Женеве?
В международной системе существует определенное табу – это нападение на другое государство. То, что вы делаете у себя, даже если это что-то очень серьезное, мало кого интересует. Но нападать на другое суверенное государство – это нападать на население и, в определенной степени, на щит [государства], позволяющий защитить права людей на этой территории. И здесь нет уверенности, что страны, обычно автоматически поддерживавшие россию, очень захотят это сделать. Следовательно, можно представить себе осуждение со стороны Совета по правам человека.
Если мы внимательно прочитаем решение Нюрнбергского процесса [1945 года], мы осознаем, что союзники хорошо поняли, что преступления против мира были неотъемлемой частью преступлений против человечества и военных преступлений, совершенных немцами. Была тесная связь между проектом дискриминации Рейха и проектом внешней агрессии.
На самом деле, кто сегодня стоит на стороне логики геноцида? По сути это россия, которая заявляет, что ее русскоязычные меньшинства не могут жить в мире и безопасности вне российского суверенитета, и в то же время действует по логике изгнания украинцев из Донбасса и вторжения. Это старая логика ХХ века, тесно связанная со стремлением создать этнически однородные государства.
Но, преступление агрессии, это нововведение в Римском Уставе, неприменимо к этой ситуации, по словам Карима Хана, прокурора Международного уголовного суда, который, тем не менее, в понедельник 28 февраля, заявил о своем решении открыть дело о ситуации в Украине.
Да. На самом деле ничего не поделаешь. Надо, чтобы оба государства, и государство агрессор, и государство, на которое напали, были участниками Римского Устава. Для других преступлений международного права достаточно, чтобы преступления были совершены на территории государства-участника или государства, признавшего юрисдикцию Суда. Это случай Украины. Для преступлений агрессии условия уже, чем для других преступлений.
Для других преступлений международного права достаточно, чтобы преступления были совершены на территории государства-участника Римского Устава или государства, которое время от времени признавало юрисдикцию Суда. Украина отвечает второму сценарию, поскольку она дважды, в 2014 году и в 2015 году, признавала юрисдикцию Суда, причем во второй раз открыто. Это дает прокурору Международного уголовного суда юрисдикцию для проведения расследования и судебного преследования за военные преступления, преступления против человечества и, возможно, акты геноцида.
Какой же орган мог бы быть наиболее эффективным в этом случае?
Каждый из них позволяет по-разному взглянуть на происходящее. Международный суд ООН является местом для развертывания аргумента высокой видимости, который ставит на карту ответственность России как таковой за то, что она сейчас делает.
Проблема заключается в том, и мы это видим, что Украине приходится это делать окольным путём. Международный уголовный суд – место, где выносят приговоры за военные преступления и преступления против человечества, но не за агрессию. Следовательно, существует риск сосредоточиться на последствиях применения силы, а не на самом применении как таковом. Европейский суд по правам человека – это региональная юрисдикция. Мы попадаем в региональную историю со всей гаммой прав, которые могут быть нарушены. Если бы мне пришлось выбирать, я пошел бы именно туда.
© Lysanne Larose
ФРЕДЕРИК МЕГРЕ
Фредерик Мегре, профессор и содиректор Центра по правам человека и правовому плюрализму, руководитель кафедры Уильяма Доусона в Университете Макгилла. Интересуется международным уголовным правосудием, международным гуманитарным правом, международными организациями и переходным правосудием. Его работа носит критический характер и стремится обновить то, что открывает проект интернационализации и юридизации прав человека. Он пытается «переосмыслить» право войны, чтобы осветить некоторые границы гуманитарной традиции.
