ВСЕ, ЧТО НУЖНО ЗНАТЬ, ЧТОБЫ СПОРИТЬ ОТНОСИТЕЛЬНО СПЕЦИАЛЬНОГО СУДА ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ АГРЕССИИ РОССИИ

КЕВИН ДЖОН ХЕЛЛЕР: Ну, мы на самом деле не знаем, и это составляет часть проблемы. Похоже, что есть много разговоров и очень мало реальных действий.

Украина, очевидно, хочет хоть какого-то механизма. Наверное, из-за тех, кто нашептывает им на ухо, они склоняются к модели ад хок («ad hoc»). Но они очень четко дали понять, что они открыты перед возможностью создания гибридного трибунала, который будет находиться в Украине. Мы наблюдали, как такие люди, как [американский профессор права] Уна Хэтэуэй (Oona Hathaway), говорили о том, что это может вызвать конституционные проблемы. Но украинцы продолжают говорить: да, но это вопрос политической воли; если мы хотим это сделать, мы можем это сделать.

Европейский Союз, похоже, также склоняется к модели ад гок. Но, как и Украина, говорит о том, что рассматривает ту или иную модель, гибридную или ад гок. Мы увидели, как к этому приобщаются некоторые государства, привычные клиенты, такие как Лихтенштейн. Мы увидели, что некоторые восточноевропейские страны поддерживают эту идею. Интересно отметить, что Франция сейчас выступает, не хочу сказать решительно, но достаточно тепло, в пользу определенного механизма.

Мы не знаем, кто к чему причастен, что они на самом деле делают, на каком этапе находится процесс, не говоря уже о том, что на самом деле будет происходить.

Очень легко сказать, что нужен механизм. Совсем другая история – начать действительно создавать его. Мы продолжаем слышать сплетни о том, что кто-то где-то – опять же, без особой ясности – разрабатывает резолюцию, которая будет представлена на Генеральной Ассамблее ООН (ГА ООН), поскольку похоже, что все соглашаются с тем, что должно быть некое универсальное одобрение ГА ООН. Но мне не удалось найти соответствующий текст. Он, безусловно, не является гласным. Я спросил нескольких людей, которые находятся на высоких должностях, есть ли такой документ в обращении, и они не могут его найти. Это все работает как «Звездная палата» [третейский суд]. Мы не знаем, кто к чему причастен, что они на самом деле делают, на каком этапе находится процесс, не говоря уже о том, что на самом деле будет происходить. Поэтому текущее положение вещей очень неопределенное.

Ваш общий итог идеален. Разница заключается в том, что на самом деле есть две разные модели, которые считаются трибуналами ад гок. Первая модель – это та, которую вы отметили, а точнее заявление Филиппа Сэндса/Гордона Брауна, которое предусматривало создание трибунала на основе международного соглашения, включая, безусловно, Украину, поскольку это необходимо с точки зрения юрисдикции, но, собственно, группу государств-единомышленников, которые бы собрались вместе и ратифицировали это соглашение. Таким образом, это очень похоже на Международный уголовный суд (МУС), хотя, возможно, не в таком масштабе и, конечно, в ограничении преступлением агрессии.

Похоже, что эта модель теряет динамику, или ей уделяется меньше внимания в связи со второй моделью. Вторая модель – это соглашение между Украиной и ООН, что-то вроде Специального трибунала по Сьерра-Леоне или Трибунала по Камбодже, что-то в этом духе. Идея здесь всегда заключалась в том, чтобы иметь резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН, которая бы, по сути, наделяла Генерального секретаря полномочиями заключить это соглашение или впоследствии просто ратифицировать его.

У меня такое впечатление, что соглашение между ООН и Украиной, одобренное Генеральной Ассамблеей, сейчас пользуется наибольшей поддержкой.

Такова первая сторона медали. С другой стороны, есть то, что рекомендую я – гибридный трибунал, по модели боснийской Палаты по военным преступлениям, когда трибунал по агрессии создается в рамках украинских судов, но с международными элементами: международное определение агрессии, украинские и международные судьи и прокуроры. Я выступал за то, чтобы Совет Европы поддержал создание такого гибридного суда. Но это может быть и Европейский Союз (ЕС), и Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). ЕС и Совет Европы открыты к этому механизму, так же, как и Украина, хотя это и второстепенный выбор.

Таким образом, существует три основные модели, две из которых являются моделями ад гок и одна – гибридной.

Рассмотрим двух главных двигателей международного уголовного правосудия – Великобританию и США. Они в буквальном смысле не сказали ни слова.

Что ж, не думаю, что мы об этом знаем. Но то, что мы не знаем, в определенной степени показательно. Рассмотрим двух главных двигателей международного уголовного правосудия – Великобританию и США. Тот факт, что это продолжается уже восемь или девять месяцев, а они в буквальном смысле ничего не сказали, по крайней мере на формальном уровне, трудно интерпретировать иначе, чем как очень прохладную поддержку в лучшем случае, своеобразную полную незаинтересованность, или, что еще хуже, что они выступают против. Опять же, я читаю между строк, но нужно обратить внимание на их молчание и воспринимать его как знаковое.

И прокурор это знает. Я должен уточнить, что высказываюсь как академик, а не как специальный советник [прокурора МУС]. Я не имею привилегированного доступа к тому, что происходит в его голове. Я думаю, что он больше всего обеспокоен тем, что трата всего этого времени на размышления о новом виде международного механизма или даже гибридного механизма по рассмотрению агрессии, может отдалить нас от того, что по его мнению является важнейшим способом расследования российской агрессии, который заключается во внесении изменений в Римский статут [основополагающий договор МУС] с целью расширения юрисдикции Суда в отношении агрессии.

Нет никаких априорных оснований, почему эти усилия не должны осуществляться синхронно. Одновременно с усилиями по созданию нового механизма могут прилагаться усилия, направленные на то, чтобы сподвигнуть государства к внесению поправки в Римский статут. Но я думаю, что его обеспокоенность справедлива в отношении того, что поправки к Римскому статуту отойдут на второй план и все внимание будет приковано к этому новому механизму.

Для него, я думаю, настоящим и долговременным последствием этого конфликта могло бы стать расширение юрисдикции [МУС], чтобы позволить расследование не только российской агрессии, но и любых других будущих актов агрессии, которые могут подпадать под юрисдикцию Суда. Дайте нам юрисдикцию и над агрессией, это на самом деле то, что, по моему мнению, он имел в виду.

Мы можем утверждать, что геноцид, военные преступления и преступления против человечества не являются по своей природе актами государства, не так ли? Но мы не можем так утверждать об агрессии.

Они подняли вопрос о должностной неприкосновенности и личной неприкосновенности. Они отметили, что, в отличие от других международных преступлений, непонятно, распространяется ли должностная неприкосновенность на агрессию. Мы можем утверждать, что геноцид, военные преступления и преступления против человечества не являются по своей сути государственными актами, не так ли? Но мы не можем так утверждать об агрессии. Агрессия – это другое. Есть такое правило, что одно государство не должно судить другое государство. И, возможно, государства скажут, что [агрессия] – это настолько неотъемлемый от государств акт, что для этого должна быть должностная неприкосновенность. Этот вопрос заслуживает большего внимания, чем он получил в общественном обсуждении.

Как известно, личная неприкосновенность существует для лидеров государств, руководителей правительств и министров иностранных дел. Они имеют полную неприкосновенность перед юрисдикцией государства в его национальных судах. Они не могут быть привлечены к судебной ответственности. Их нельзя задерживать. Они не могут быть арестованы. Их нельзя обыскивать. И, честно говоря, никто особо с этим не спорит.

Самый большой вопрос заключается в том, как личная неприкосновенность функционирует на международном уровне. И если принять то, о чем говорит Международный суд ООН, а именно, что перед по крайней мере некоторыми международными трибуналами личная неприкосновенность не применима, то из всех этих механизмов, которые мы обсуждаем, в какой степени личная неприкосновенность была бы проблемой? Или, наоборот, может ли любая из этих моделей механизма правосудия в случае агрессии отбросить личную неприкосновенность Путина, Лаврова, любого лидера государства или правительства?

Я понимаю, почему мы хотим «Путиных» и «Лавровых». Но даже если бы мы не смогли их достать из-за личной неприкосновенности, все равно остается 99% причастных руководителей, которые могли бы быть привлечены к судебной ответственности.

Да, это действительно проблема, потому что в решении [Международного суда] нам об этом не сказано. Но вся эта дискуссия происходит в контексте, в котором есть действительно важный момент, который очевиден, но, о котором, видимо, забыли: речь идет о максимум трех должностных лицах. Речь не идет о должностной неприкосновенности. Это не касается всех членов правительства. Только этих трех. Опять же, я понимаю, почему мы хотим «Путиных» и «Лавровых». Но даже если бы мы не смогли их достать через личную неприкосновенность, все равно остается 99% руководителей, которые причастны к планированию, подготовке, решению или осуществлению вторжения в Украину, которые могут быть привлечены к судебной ответственности.

Речь идет о трех лицах. Поэтому мы должны учитывать ставки: они не маловажны, но будущее судебных разбирательств по агрессии не зависит от нашего мнения о личной неприкосновенности.

Возникает вопрос: если международный суд не должен признавать личную неприкосновенность, то что такое международный суд? Это очень и очень сложный доктринальный вопрос, который редко рассматривается систематически.

Стандартный ответ заключается в том, чтобы повторять как мантру, что [решение МУС] говорит о том, что международные трибуналы не должны признавать личную неприкосновенность; что трибунал ад гок по российской агрессии будет международным трибуналом; и что, таким образом, трибунал ад гок не должен признавать личную неприкосновенность. Это и надо было доказать. Мы все можем идти домой. Они даже не пытаются разобраться в том, что такое международный трибунал.

Если воспринимать международное право серьезно, то в конце концов любой из этих механизмов должен был бы признать личную неприкосновенность.

Если воспринимать международное право серьезно, то, в конце концов, любой из этих механизмов должен был бы признать личную неприкосновенность. Единственным исключением, которое можно обсуждать, могла бы быть резолюция Генеральной Ассамблеи ООН, которая была бы поддержана безоговорочным большинством со всех уголков мира, в которой государства четко заявили бы: мы поддерживаем этот трибунал, и во время выполнения им своих полномочий лидеры государств или лица, наделенные личной неприкосновенностью, не будут иметь на нее права. Если мы это получим, я думаю, что это, наверное, сработает. Это сработает, если речь идет о модели ад гок. И честно говоря, я думаю, что это сработает, если речь идет о гибридной модели.

Да, это немного похоже на немедленное обычное право. В принципе, для того чтобы иметь обычную норму, не нужно, чтобы все государства мира согласились с этой конкретной нормой. Нужно только очень большое количество – и, конечно, суды не говорят нам, насколько это большое количество, – и также нужна широкая распространенность. Она должна представлять правовые системы, географические регионы и традиции со всего мира. Если у вас это есть, и суд в конце концов привлечет Путина к ответственности, я, пожалуй, не буду писать длинный блог о том, что «но у него есть личная неприкосновенность». Я скажу, что это еще не опробовано, это совершенно новое, и есть сильный аргумент, что с юридической точки зрения это приемлемо.

Я думаю, что помимо этого больше ничего не сработает. И именно поэтому больше всего делается упор на резолюцию Генеральной Ассамблеи.

На месте США или Великобритании я бы встревожился. Я думаю, что они понимают, что этим путем идти опасно.

Безусловно. И я думаю, что это одна из причин нерешительности таких стран, как Великобритания и США. Откровенно говоря, я постоянно спрашиваю людей, которые действительно верят в путь Генеральной Ассамблеи ООН, сколько нужно государств? Сколько, по вашему мнению, должно за это проголосовать? Профессора права Астрид Райзингер Корасини (Astrid Reisinger Coracini) и Дженнифер Трахан (Jennifer Trahan) считают, что для лишения Путина неприкосновенности достаточно принять резолюцию 60 голосами «за».

Южных штатов гораздо больше, чем Северных. Если «Южные» штаты скажут: хорошо, мы хотим привлечь Джорджа Буша к ответственности за нападение на Ирак, тогда мы сделаем так, чтобы Ирак и ООН договорились о создании механизма ад гок, и все остальные наши южные друзья и мы соберемся вместе, примем резолюцию и скажем в этой резолюции: никакой личной неприкосновенности. И видите, нужно всего 60 [голосов], вот как это сработало с российским трибуналом. И они создают трибунал, который имеет юрисдикцию над Джорджем Бушем.

Получилось, не так ли? Я имею в виду, что это абсолютно такая же юридическая аргументация. Поэтому на месте Соединенных Штатов или Соединенного Королевства я бы тоже волновался. Юг имеет гораздо больше шансов получить такую поддержку, чем Север. Думаю, они понимают, что становиться на этот путь опасно. Но еще более опасным путем была бы модель Филиппа Сэндса и Гордона Брауна, согласно которой несколько государств могут создать трибунал и объявить его международным.

Я эксперт по Нюрнбергскому процессу. Причина отсутствия неприкосновенности заключается в том, что Союзным контрольным советом было правительство Германии. И в качестве правительства Германии оно лишило неприкосновенности всех своих должностных лиц. Но это больше никогда не повторится. Поэтому я не думаю, что Нюрнберг мог бы помочь в той или иной степени, ведь это настолько необычный случай.

Конечно. Потому что одним из ключевых моментов любой неприкосновенности является то, что она не закреплена за лицом. Неприкосновенность принадлежит государству, в качестве которого выступает лицо. Следовательно, если государство официально отказывается от неприкосновенности своих должностных лиц, то должностное лицо ничего не может с этим поделать. Проблема, конечно, в том, что в России, пока Путин является главой государства, он не откажется от собственной неприкосновенности. Но если бы его сместило, скажем, чуть более прогрессивное российское правительство и, чтобы помириться с Западом, принесло его и Лаврова в жертву, оно, конечно, могло бы это сделать. Если привлечение к ответственности осуществляется по взаимному согласию, неприкосновенность перестает быть проблемой.

Все, что я сказал, является своеобразным предостережением, предупреждением для того, чтобы подумать над тем, что мы решим делать.

Да, это произойдет, если будет достаточная политическая воля, к лучшему или к худшему. В некотором смысле, все, что я сказал, является лишь своеобразным предостережением, предупреждением, чтобы подумать над тем, что мы решим делать. У меня нет никаких сомнений в том, что ни один международный суд не подтвердил бы личную неприкосновенность, если бы обвиняемый вроде Путина обратился к нему с соответствующей просьбой. И неважно, что нет ни одного юридического аргумента, чтобы забрать ее у него. Ни один суд не скажет: ладно, извините, у нас нет юрисдикции в отношении этого обвиняемого, давайте все разойдемся по домам. Они этого не сделают. Поэтому, если до этого дойдет, все эти юридические вопросы и все очень длинные блоги о том, какой это скандал, не будут иметь значения. Они решат, что они имеют юрисдикцию. Вот почему так важно, чтобы я и другие критики энтузиазма по созданию ведомств были услышаны сейчас. Потому что мы полезны лишь в той мере, что мы можем сделать так, чтобы некоторые государства, некоторые лидеры или некоторые влиятельные люди дважды подумали о том, стоит ли идти по этому пути.

Мы можем оказаться в ситуации, когда резолюция, которая будет претендовать на возможность в корне изменить ситуацию с личной неприкосновенностью, будет опираться на голоса 70 или 75 государств из 194. Я думаю, что это было бы действительно катастрофично для легитимности этого суда.

Очень сложно поставить временные рамки. Я не думаю, что создание какого-то трибунала по агрессии является безотлагательным. Если бы Украина была более заинтересована в гибридной модели, она смогла бы гораздо быстрее ее наладить и привести в действие, потому что у нее было бы гораздо больше контроля. И если она это сделает, то нет никаких причин, почему бы Запад не присоединился к ней, настолько он предан поддержке интересов Украины. Но если мы говорим об одном из этих гораздо более сложных международных механизмов, которые нужно строить с нуля, то мы все еще находимся лишь на стадии обсуждения того, как он может выглядеть и как он может работать, не говоря уже о получении финансирования, его создании и трудоустройстве персонала. Я имею в виду то, что это длительный процесс. Его можно ускорить при наличии политической воли, но мы говорим о достаточно длительном временном промежутке, а у нас пока даже нет обвиняемых. Поэтому я думаю, что в течение некоторого времени мы будем находиться в неопределенности.

Я думаю, что конкретные усилия по созданию трибунала начнутся в скором будущем. Я не удивлюсь, если резолюция ГА ООН провалится. Также не исключено, что она будет принята. Мы можем оказаться в ситуации, когда резолюция, претендующая на возможность в корне изменить ситуацию с личной неприкосновенностью, будет опираться на голоса 70 или 75 государств из 194. Я думаю, что это было бы действительно катастрофично для легитимности этого суда и еще более катастрофично с точки зрения сигнала, который это подает большинству стран мира о том, что их мнение по этому вопросу не принимается во внимание. И я думаю, что это было бы очень вредным для долгосрочных перспектив в отношении агрессии.

Я бы сказал, что это за пределами моего уровня цинизма, чтобы такой трибунал заочно судил кого-то вроде Путина. Идея о том, что группа преимущественно западных государств объединится для создания трибунала с полномочиями лишить личной неприкосновенности и заочно привлечь к ответственности действующего главу государства, осуждает агрессию как основополагающую международную норму. Вы никогда больше не заставите Юг серьезно отнестись к этому преступлению. Это была бы настолько бесстыдная демонстрация силы, что я хотел бы думать, что это недопустимо. Но вы знаете, есть очень много искренне верующих людей, которые считают, что любое привлечение к ответственности за нападение действующего главы государства – это замечательно, что это может произойти. Я очень надеюсь, что этого не произойдет. Я не думаю, что это возможно, но не исключено.

Рекомендуем к прочтению

НЮНБЕРГ ДЛЯ РОССИИ ЗА ЕЕ ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В УКРАИНЕ?