Наталья Шаповал пережила полгода российской оккупации Балаклеи. После захвата города весной 2022 года россияне устанавливали блокпосты и внедряли свои порядки. Несмотря на опасность семья решила остаться в городе. Так поступил и 28-летний сын Натальи Андрей, который накануне полномасштабного вторжения заболел и работал из дома дистанционно.
Андрей окончил Харьковский автомобильно-дорожный университет, занимался продажей шин в Харькове, жил в Харькове и Балаклее, восточная Украина. По просьбе подруги, которая живет за границей, в оккупации помогал ее бабушке.
«12 апреля он пошел к бабушке помочь. А потом Андрей не пришел. Мы подумали, что он у нее остался ночевать. Мы спросили у нее, а она говорит – нет, он в 12:30 пошел домой, сказал: «У меня сегодня день рождения, посижу с родителями». И не вернулся», – рассказывает Наталья.
Родители пошли в райотдел полиции, где размещались оккупанты. «Мы два дня ходили туда. Нам сказали, что его там нет. А потом [полицейские домой] приехали, вроде как ФСБ, экипированные люди, со снайперами, и все такое. И делали обыск», – говорит Наталья. По ее словам, россияне делали вид, что не знают, где Андрей. «Спрашивали постоянно, где находится ваш сын. А откуда мы знаем? Забрали его ноутбук, мой телефон забрали. И сказали, что если они ничего компрометирующего не найдут, то вернут обратно. Мы им так «поверили», конечно», – продолжает Наталья.
«Та бабушка ходила еще и к коменданту. Комендант вышел и сказал: «если я еще раз вас здесь увижу, будете там, где он». И все. Я не знаю, вылавливали ли они [мужчин], каким образом и почему именно моего сына забрали. Он если выходил, то с собакой вокруг дома гулял и возвращался домой. А так – к бабушке, туда и обратно. Это прямая дорога, 10 минут пешком», – говорит Наталья.
Признание «вины» в Instagram
Обычно Андрей выходил в 10:00. В день исчезновения вышел с опозданием на час.
«В 13:30, до комендантского часа, который был в 14:00, он всегда был дома. А тогда утром на час опоздал. И все – больше не вернулся», – продолжает Наталья.
15 апреля, через три дня после исчезновения Шаповала, на его личной странице в Instagram появилось видеообращение Андрея с якобы признанием вины в содействии ВСУ. Семья Андрея не верит, что это видео было записано добровольно.
На вопрос о взглядах сына Наталья Шаповал отвечает: украинец, открытый и искренний к людям. «То, что думал, то и говорил. Не думал о том, что разные люди бывают, которые могут говорить одно, а за спиной планировать плохое», – говорит она.
После деоккупации Балаклеи семья сообщила о похищении сына в полицию, обращалась в Международный Комитет Красного Креста, но никаких данных о его местонахождении и состоянии здоровья за это время не получила.
Она говорит, что не выходила на других балаклейцев, которые так же разыскивают без вести пропавших близких. «Каждый сам по себе... Мне проще одной, с мужем. Каждый раз об этом говорить очень трудно. Мы знаем, что происходят обмены военных. А почему никто о гражданских не думает? Это тоже люди», – говорит Наталья и вытирает слезы.
«Нам удалось обменять 200 гражданских лиц»
Большинство освобожденных во время обменов пленными – военнослужащие.
«Механизмов обменов гражданских не существует – их и не должно быть в цивилизованном мире», – говорит руководитель Восточного регионального центра Координационного штаба по вопросам обращения с военнопленными Сергей Чебышев.
В то же время за период полномасштабной войны Украине удалось вернуть и гражданских. «На сегодняшний день обменяно 3 210 [украинцев], из которых гражданских около 200. Согласно Женевским конвенциям во время войны, военных действий, мы можем говорить о военнопленных людях. Российские оккупанты просто забирают гражданских людей, мы их считаем гражданскими заложниками. Согласно Женевским конвенциям, они не могут обмениваться – такая процедура просто не предусмотрена. Но нам все-таки удалось это сделать», – говорит Чебышев.
Как происходят переговоры между Украиной и агрессором, в Коордштабе не разглашают. Известно, что за гражданских заложников Украина вынуждена отдавать российских военных, и, как говорит руководитель Восточного регионального центра, агрессор этим пользуется.
«Есть смысл писать самому черту»
Харьковская правозащитная группа (ХПГ) оказывает бесплатную правовую и психологическую помощь родственникам без вести пропавших гражданских. Ее представители ездят в общины с мониторинговыми визитами, где общаются с людьми, которые пережили оккупацию, получают информацию по телефону и онлайн, а также принимают клиентов в офисе в Харькове.
«Мы не можем давать гарантии, что мы сумеем установить местонахождение вашего близкого человека. Однако за годы войны специалистам ХПГ удалось найти более 30% людей, о которых нам сообщили», – отмечают в организации.
В работе адвокатов Харьковской правозащитной группы – 1 166 дел, из которых 978 касаются военнопленных и 188 гражданских заложников, предоставила «МедиаПорту» статистику адвокат ХПГ Тамила Беспала.
«Подход к поиску гражданских пленных у нас комплексный. В этом даже своего рода уникальность нашей работы, потому что у нас несколько сторон. Прежде всего – правовая, которая включает работу на национальном уровне, а также на международном. Мы готовим обращения не только по Украине, но и в максимальное количество органов на временно оккупированной территории и также обязательно в российские органы. В среднем это где-то 30 обращений, заявлений, направленных на поиск. Мы должны исчерпать все возможные и невозможные средства», – комментирует Беспала.
«Государственные органы с Россией или оккупированными территориями вообще не могут переписываться. А у нас для этого преград нет. Достаточно спорный вопрос в этой переписке, учитывая, что они отвечают не всегда честно. Иногда приходит пакет ответов – например: «У нас особы нет». А потом эту особу обменивают. Были случаи, когда родственники условно «юридически похоронили» человека, а нам приходит ответ: «Он у нас». Я и все наши юристы всегда говорят родственникам: пока нет свидетельства о смерти, тела, останков, нужно искать», – продолжает адвокат.
«Когда ты ищешь и действительно хочешь найти, есть смысл писать самому черту», – добавила адвокат.
Запросы в органы ООН
Кроме запросов национального уровня, ХПГ пишет в международные инстанции, а именно органы ООН. «В первую очередь это Рабочая группа по насильственным или недобровольным исчезновениям. В обращении к этой группе обычно три вопроса: где именно человек, состояние его здоровья и третий – статус [по какому факту задержан]», – объясняет Тамила Беспала. Затем начинается коммуникация: «То есть в ООН рассмотрели наше заявление, если оно соответствует всем стандартам, отправляют письмо в соответствующий орган, который представляет Россию».
«Когда к нам поступает обращение родственников, для нас это приоритет. Но я хочу сказать, что сейчас аппарат Рабочей группы настолько перегружен, они не успевают, потому что количество [обращений] огромное. Только у нас это перевалило за тысячу, представьте! Это очень бюрократическая система», – объясняет адвокат.
Юристы ХПГ также обращаются в Комитет ООН по правам человека. Особенно в случаях с пытками: «Это не только обращение и переписка, какое-то влияние на органы России, в таком обращении мы еще требуем денежную компенсацию». В практике ХПГ, по словам Беспалой, есть случаи, когда пленных, по которым правозащитники вели активную коммуникацию, обменяли.
«Также были случаи, когда приходит ответ из РФ, что человек у них. Мы передаем официальным органам Украины: «У нас есть такой ответ». Они потом уже своими способами подтверждают», – говорит адвокат. «Часто люди говорят: «Я звонил в Красный Крест». Классно, но это же не подложишь никуда, понимаете? Поэтому мы готовим все», – отмечает она.
«У нас его нет» / «Он у нас»
Она указывает на разносторонность контактов с подконтрольными России структурами. «Были случаи, когда немедленно реагировали, например, мы знали, что человека ранили в районе «ЛНР». Обращаемся сразу туда, в госпитали, их органы. Были случаи, что этого человека возвращали на нашу территорию. Была такая тенденция некоторое время, потом это изменилось. Есть ситуации, когда пишешь запрос, тебе отвечают: «У нас его нет». Пишешь новый запрос через три месяца: «Он у нас». Тенденции меняются. В какие-то органы уже писать не надо, появились новые», – объясняет адвокат.
Изменился и подход со стороны международных инстанций. Если раньше правозащитники могли получить в ответ «несколько несчастных предложений», сейчас «речь идет о юридической переписке» с учреждениями ООН, говорит адвокат.
38 000 пропавших без вести украинцев, военных и гражданских
Единый реестр лиц, пропавших без вести при особых обстоятельствах, содержит информацию об около 38 тысячах украинцев – военных и гражданских.
По словам координатора групп семей пленных и пропавших без вести Медийной инициативы за права человека Елены Белячковой, российский агрессор в основном не подтверждает содержание в плену, постоянно перемещает людей, что затрудняет поиски, и не допускает к ним представителей МККК. Известно о более чем 100 местах, где российские власти удерживают украинцев и указанных на онлайн-карте.
Хоть какого-то известия от сына два года ждет жительница Балаклеи Наталья Шаповал. Она надеется, что Международный Комитет Красного Креста усилит работу и Андрея найдут. «Я слышала, что находят и приезжают посмотреть условия содержания. Говорили даже, что могут передать и сладости, яблоки, записки от родственников, от них записки. А от нашего сына – ничего. Я верю, что он жив. Я думаю, что он сильный и дождется, что его освободят», – говорит Наталья.
Этот репортаж входит в цикл публикаций о правосудии по военным преступлениям и подготовлен в партнерстве с украинскими журналистами. Первая версия этой статьи была опубликована на новостном сайте "Sudovyi Reporter".
